Перейти в фотобанкАвтомобиль полиции здания общеобразовательной школы №1 в Стерлитамаке, где ученик коррекционного класса напал с ножом на учительницу и поджег класс информатики. 18 апреля 2018

В этом году уже в четырех школах России произошли ЧП. Несколько дней назад в Башкирии подросток ранил ножом учителя и одноклассников, а потом поджег кабинет. Похожие инциденты случились в Улан-Удэ, Перми и Челябинской области. Их легко было предотвратить — учащиеся не стеснялись посвящать в свои планы друзей и учителей. Тем не менее никто ничего не предпринял. Школьные психологи рассказали РИА Новости о том, как распознать опасность, если ученик ведет себя странно, и кто должен реагировать на это в первую очередь.

Выговорился и не убил

Наталья Павлова из Брянска (имя изменено по ее просьбе) работает школьным психологом почти пять лет. В ее практике уже было три случая, когда ученики хотели устроить кровавые разборки. Этого удалось избежать. Сейчас Павлова понимает: несмотря на огромные сложности, помочь и предотвратить трагедию реально. Все зависит от профессионализма специалиста.

«Каждую неделю ко мне на занятия ходил ученик. Мы беседовали с ним по три часа. Отличник, активист, спортсмен. Полная семья. Но дома отец его бил, да так, чтобы не оставалось следов. Мама в это время могла готовить суп, петь песни себе под нос и даже не обращать внимания на происходящее. Папа, военный, орал, что его сын — никто. Подростка почти довели до отчаяния», — вспоминает она.

Школьник приходил к Павловой в кабинет, когда ему было удобно. Она бросала все дела и несколько часов его слушала.

«Нередко он признавался, что хочет взять отцовское ружье и всех расстрелять. Это были не четкие планы, а так, в порядке размышлений. Каждый раз после занятия он вставал и говорил: «Спасибо, мне полегчало, желания убивать больше нет». А через неделю все повторялось», — рассказывает Наталья.

Она попросила совета у коллег в психологическом центре. Те подозрительно посмотрели на нее: «Заниматься по три часа — это слишком долго. Меня все ругали, говорили, что я нарушаю правила этики и регламент. Некоторые вообще думали, что у меня с ним интимные отношения».

«В таких случаях школьные психологи обычно не рискуют браться, сразу обращаются к директору, родителям, чтобы те приняли меры. Но если сложности идут из семьи, могли ли там ему помочь? Я понимала: когда его дома загонят в угол, он действительно всех перестреляет. Каждую неделю я с ним общалась, чтобы не пропустить этот момент. По сути, могла сказать: «Милый, у меня есть часы консультаций, приходи тогда». Но ему нужно было видеть не формального психолога, а сочувствующего друга», — продолжает Наталья.

Подросток окончил школу с золотой медалью, подростковые проблемы постепенно прошли. «Я понимала, что не была обязана с ним сидеть и работать. Но, возможно, я предотвратила ужасное ЧП и не дала сломаться его жизни», — говорит психолог.

По ее мнению, подобные ситуации возникают во всех регионах. Низкая зарплата, огромная нагрузка, излишняя бюрократия усложняют работу. Но главная проблема — сами родители учеников.

«Ребенок — как соленый огурец, а семья — это рассол. Ребенок впитывает все его качества. Вот вытянули «огурец», привели ко мне на 40 минут на занятие. Но потом он вернется в свою среду. Что я могу сделать? К сожалению, всех детей я не усыновлю», — разводит руками Павлова.

Волшебный совет

С ней согласна клинический психолог из Москвы Марина Ильинская. По ее словам, для работы с ребенком нужно согласие родителей. Его следует оформлять перед поступлением в школу, и так, чтобы оно действовало весь период обучения.

Она считает, что перед поступлением в школу психиатр обычно о незначительных отклонениях не пишет, дабы не портить статистику. «Узнать, что у ребенка есть какие-то особенности, можно только от мамы, при личной встрече», — говорит специалист.

Далее работа психолога делится на два направления: плановая групповая диагностика и индивидуальная беседа по конкретным случаям. Диагностика чаще всего проводится со всеми учениками в классе — психолог проводит тесты по уже известным методикам, потом анализирует результаты и, если они тревожные, берет над ребенком шефство.

Помощь или отчетность

Ильинская отмечает, что работу усложняет необходимость проводить многочисленные тесты. Некоторые нельзя проигнорировать из-за того, что они входят в федеральный государственный образовательный стандарт, но на практике они, скорее всего, не пригодятся.

«Психологам нужно больше контакта с детьми, меньше бумажной работы. Можно быть хорошим психологом для детей, но плохим для проверки, либо хорошим для проверки, но тогда никто в лицо тебя даже знать не будет», — резюмирует она.

Павлова также добавляет, что каждого ребенка за год приходится тестировать не меньше пяти раз. «Например, после очередной трагедии в школе всех обязали провести диагностику на выявление рискованного поведения. Я должна была за семь дней протестировать 27 классов по 30 детей в каждом. Посчитала с калькулятором: мне придется работать две недели по восемь часов в день, не общаясь с детьми, не занимаясь другими делами. Практической пользы для меня нет — тестирование анонимное. Оно потребуется для отчетности, чтобы в процентном соотношении понять — школа с высоким риском или нет. Лучше бы я потратила это время на работу с проблемными детьми», — сетует она.

У каждого есть проблема

В группе риска, по мнению специалиста, почти все школьники: в среднем из тысячи детей у 70 будут склонности к суициду, у пятисот — сложности в самооценке, а у остальных — низкая учебная мотивация.

«По-хорошему, общаться нужно со всеми, однако из-за катастрофической нехватки времени я вынуждена работать только с самыми тревожными случаями — суицид и агрессия. Но, например, бывает, что ребенок царапает себя. Такое поведение называется самоповреждающим, оно еще не суицидальное, здесь есть тонкая грань, и нельзя допустить, чтобы школьник через нее переступил», — подчеркивает Павлова.

Единая служба помощи

На фоне участившихся происшествий в школах Минобрнауки в конце прошлого года утвердило концепцию развития психологической службы до 2025 года. Первый этап реализации программы намечен на 2018 год: будут созданы координационный совет при Минобрнауки, а также Федеральный ресурсный центр службы.

Предполагается, что служба будет оказывать поддержку и помогать учащимся в трудных жизненных ситуациях, содействовать профориентации школьников, бороться с суицидальными настроениями, развивать толерантность, заниматься профилактикой ксенофобии, экстремизма, интернет-зависимости. Должны быть разработаны стандарты психологической помощи разным категориям учеников.

По мнению авторов концепции, в системе российского образования пока не сформирована целостная служба, помогающая детям. Главные проблемы, которые следует решить, — отсутствие необходимого числа психологов и педагогов-психологов, отсутствие стандартов оказания помощи и единого подхода в работе.

Предполагается разработать «карьерную лестницу», чтобы привлекать в профессию молодежь. Пока, по данным Минобрнауки за 2017 год, только треть детских садов и половина всех школ располагают штатными психологами.

Источник: ria.ru