Павильон-постамент, увенчанный скульптурной композицией Веры Мухиной, скорее всего, пришелся бы Малевичу по вкусу в качестве экспозиционной площадки. Его формы напоминают представленные на выставке архитектоны (объемные супрематические модели) авангардиста. А над оформлением трудились, в частности, его ученики Николай Суетин и Константин Рождественский.

При входе звучат возгласы с апломбом: «Свезли из провинции добра! Нашли чем удивить!». Это тот частый случай, когда надменные комментаторы оказываются, мягко говоря, людьми несведущими. Даже в расцвет творчества автора «Черного квадрата» (1915) не баловали вниманием в столицах, поэтому свои лучшие работы он продавал в Госфонд, который распространял их по провинциальным художественным музеям.

Из нижегородского доставили колоритного «Косаря» (1912), который пробивает на эмоции иконным началом. Здоровый крестьянин с косой взирает на зрителей, словно святой с церковных образов. «Жница» того же года, прибывшая из Астраханской галереи им. Догадина, заполняет все квадратное поле картины и состоит из упругих объемов, из которых солнышко подсвечивает только торс. Гимн сельской труженице. Характерен для Малевича, любившего занятых жатвой барышень. Из Красноярского музея им. Сурикова явились «Дама и рояль» (1914) — попробуй отыскать их на полотне. Малевич к этому времени уже погрузился в период провокации и зауми.

Другое дело «Дети на лужайке» (1908) — однозначный шедевр выставки, с которым таки расстался ГМИИ им. Пушкина (Третьяковка и Русский музей в работах отказали). Вещь настолько чистая и нежная по исполнению, что едва ли находится человек, сумевший пройти мимо. В идиллической картинке силуэтные цветастые фигурки ребятишек напоминают аппликации, наклеенные на плоскостной изумрудный фон. Нарядная гуашь ненавязчиво отсылает к технике вырезанных платьев для кукол.

Работа стилистически перекликается с «патриотическими лубками», которыми Малевич безумно гордился, каждый аккуратно подписывал. Это литографические плакаты и открытки, созданные в Первую мировую. Батальные лубки приковывают внимание не только броской яркостью и мастерскими гротескными изображениями, но и текстами Владимира Маяковского.

По соседству выставочная редкость — флакон одеколона «Северный» (1911). Малевич — автор не только эффектного пузырька в виде ледяной скалы с медведем вместо крышки, но и его рекламы, размещенной в газетах. И это лишний раз доказывает, насколько серьезно художник относился к тексту, тем более сопровождающему его произведения.

— Стиль Малевича, порывающий с общепризнанными литературными и языковыми нормами, при поверхностном знакомстве кажется неуклюжим, безграмотным, варварским, — говорит куратор выставки Александра Шатских. — Читать его сочинения трудно. Но этот труд вознаграждается сторицей. Вникая в насыщенную, плотную, органично-корявую речь Малевича, — по ошеломляющей выразительности она подчас напоминает прозу Андрея Платонова, — невозможно не поддаться совершенно особому ее очарованию, если не сказать магии. Неологизмы и этимологическая свежесть малевичевского словоупотребления, восходящие к поэтике будетлян и заумников, энергия мысли, озаряющая тугую, шероховатую фразу, обнаруживали все ту же креативную мощь, которой столь полно, столь щедро был наделен гениальный инициатор супрематизма.

Обилие документального материала (письма, книги, дневники) позволяет понять, почему литературное творчество Малевича вызывало неприятие современников. Стиль его словесности и сегодня подчас не подается усвоению. Убеждаемся в этом, читая и письма Малевича Элю Лисицкому, Льву Антокольскому. В них Малевич без фальши; такой, каким был на самом деле.

Как он выглядел, можно увидеть на единственной сохранившейся документальной киноленте, впервые показанной в Москве. Художник тут выступает в роли шустрого зазывалы, который загоняет народ на открытие Выставки петроградских художников всех направлений 1918–1923 годов в Академии художеств (май 1923-го). Лица Малевича тут не разглядеть, зато его подробно можно рассмотреть на карандашном портрете, выполненном Владимиром Татлиным в 1912–1913 гг. Не случайно именно здесь, где соединяются два титана русского авангарда, ведется разговор о супрематизме, по которому мы лучше всего знаем Малевича.

Из открытий для московского зрителя может стать генеалогическое древо. Согласно ему Малевич никакой не разночинец, а самый настоящий дворянин, род которого восходит к XVI веку. Семья — самый проникновенный сюжет выставки, который раскрывается в основном через письма и фотографии.

— На ваших глазах человек без дипломов, общеобразовательного и художественного, проходит путь становления как художник, — резюмирует Шатских. — Творчество Малевича при его жизни вызывало волну неприятия. Об идеологическом, мировоззренческом отторжении супрематических идей и говорить не приходилось — слишком разительно отличалось исповедуемое художником великое Ничто от оптимистической, «единственно верной» теории марксизма-ленинизма. Да, свобода разрушения для него важна. Но только чтобы расчистить поле и построить на нем что-то новое. И только Малевич смог этого добиться. Общественный темперамент, личностные качества прирожденного лидера выдвинули его в ряды деятелей искусства, с большой энергией приступивших к строительству новой культуры.

Лучшее в "МК" — в короткой вечерней рассылке: подпишитесь на наш канал в Telegram

Источник: mk.ru