Уровень премьерной публики лучше оценить у подъезда номер 17, что для VIP-персон. Именно сюда подъезжают чистейшие не по московской погоде «мерсы» и «лендкрузеры», их водители спешат распахнуть двери, и оттуда прямо без верхней одежды выскальзывают мужчины в костюмах строго по фигурам и дамы в платьях на бретельках, небрежно прикрытых палантинами. В гардеробе и уже потом в зале, ручкаются директора и худруки театров (Крок, Тартаковский, Кехман), популярные телеведущие (Киселев, Андреева, Максимов), братья Верники со своим легендарным папой, ресторатор Раппопорт, обойма музыкальных критиков… Голыми плечами отсвечивает Анна Нетребко, пришедшая послушать своего супруга Юсифа Эйвазова в партии Германа. В партере все обращают внимание на немолодую женщину в историческом костюме (пышный кринолин, светлые кудряшки и выбеленное лицо) — ну чисто пиковая дама или мадам Помпадур. Одни пришли отметиться на модной премьере и себя показать, другие — посмотреть тех, кто себя показать. Меломаны же (а их много), жаждут увидеть и услышать, как трактуют столь же гениальный, сколь трагический шедевр Чайковского Римас Туминас и Туган Сохиев.

Интродукция прозвучала при закрытом занавесе. Так, как предполагалось автором. И это начало, возвращающее к традиции, которую большинство оперных режиссеров давно уже презрели, задает правила: мы играем оперу по уртексту, то есть по тексту, созданному автором, — ничего не добавляя и не «приращивая».

Лаконичность и строгость сценографического решения Адомаса Яцовскиса продолжает и развивает эту позицию: огромное зеркало сцены наполнено дыханием. Слева — стилизованная стена, справа — фрагмент колоннады, в глубине — некая конструкция, возможно, часть верфи. В сцене бала появится наклонный металлический задник, отражающий персонажей в искаженном, болезненном контуре. Все эти элементы совершенно не перекрывают пространство, оставляя его свободным и лишь ассоциативно напоминая, что действие разворачивается в самом чарующем и в то же время самом пагубном для больного воображения городе — Санкт-Петербурге.

В партитуре не сделано никаких купюр. Спектакль не интровертен, не превращен в камерный по внешним признакам. Наоборот — количество массовки кажется непривычно огромным: хор, детский ансамбль, балет — в некоторых картинах на сцене одновременно находятся чуть ли не две сотни человек. И все же — создается полное впечатление погруженности во внутренний мир. Чей? Германа? Чайковского? Туминаса и Сохиева? Или мой собственный — зрителя, слушателя, который с первых тактов подчиняется движению этой странной, мощной, драматической, полной безысходности и отчаяния музыкальной мысли.

Все артисты в этом спектакле безупречны. Лиза — Анна Нечаева, пожалуй, одна из лучших исполнительниц этой партии, которую приходилось слышать в нескончаемом потоке «Пиковых дам», одной из самых исполняемых партитур в русском, да и мировом оперном театре. Она лирична и экстатична, искренна и пассионарна. Точно следуя тексту автора, певица создает образ абсолютно мотивированный: невинная девушка, покоренная порочной (по стереотипам XIX века) страстью. Образ вполне характерный для русской культуры позапрошлого века — от Тамары в лермонтовском «Демоне» до Елены в «Накануне» Тургенева и вершины этого архетипа — Анны Карениной. Бесподобна Лариса Дядькова в роли Графини. Возрастные нюансы ее голоса, с некоторым качанием и неровностью тембра при изменении позиций, становятся частью образа, решенного совершенно хрестоматийно: величественная, деспотичная, все еще прекрасная и статная старая дама, внушающая ужас и восхищение одновременно. Столь же традиционен и Елецкий в великолепном исполнении Игоря Головатенко, которому не приписаны в этом спектакли никакие иные черты, кроме благородства, чести и чистой любви.

Замечателен Геворг Акобян (Томский), обладатель выразительного, объемного голоса и актерского обаяния. Юсиф Эйвазов в этом ансамбле, как и требуется исполнителю партии Германа, — первый среди равных. Внешне он эталонный Герман, облик которого уже вполне может стать «франшизой»: черные волосы, горящие глаза, долгополая шинель. Красив, в меру нервозен, без меры страстен. Возможно, кто-то сочтет, что голос его слишком лиричен для этой партии. Но в рамках данной трактовки эта лирическая краска воспринимается как нечто необходимое. Так, арию «Что наша жизнь? Игра!» Эйвазов поет в оригинальной тональности — си мажоре, не пользуясь возможностью, предусмотренной самим Чайковским, спеть ее на тон ниже, что и делают большинство теноров, щадя свои связки. Эйвазов раскрывает все возможности своего голоса и берет верхнее си свободно.

Мизансцены принципиально строги и малоподвижны. Певцы сосредоточены на музыке, в чем их поддерживает оркестр под управлением маэстро Сохиева, тоже звучащий довольно строго, без психозов, без истерик, без безмерной лирики, характерной для интерпретаций Владимира Федосеева, или сумасшедшего драйва, свойственного Валерию Гергиеву. Все звучит весьма сдержанно и как-то интеллигентно. То же — в костюмах Марии Даниловой: строгие платья на женщинах, пастельных оттенков в первом акте и глубоких, «бархатно-шелковых» в сцене бала, черные фраки на мужчинах, да и вообще преобладание черно-белых красок… Костюмы принципиально не театральные, не игровые — концертные.

Актеры, свободные от режиссерских «инструкций», неизбежно превращаются в певцов и извлекают из своего арсенала некие если не штампы, то стандарты. Как ни удивительно, они оказываются уместными в этом решении, где драматический режиссер деликатно создал идеальное пространство для музыкальной драматургии, самодостаточной и самоиграющей. Где-то, конечно, прорвались авторские — фирменные — детали очень яркого и узнаваемого режиссерского почерка Туминаса: обретшая вдруг нарочитую значимость роль служанки Маши (Оксана Горчаковская с этим, кстати, очень неплохо справляется), подтанцовки девушек в стиле ансамбля «Березка» (хореограф Анжелика Холина), но все это не столь существенные странности в общем гармоничном решении.

И еще одна деталь. В последнее время в адрес Римаса Туминаса зазвучали претензии в «нерусскости», приводящей якобы к недостаточно бережному отношению к русской культуре. Так вот, пожалуй, эта «Пиковая дама» — свидетельство самого глубочайшего и трепетного проникновения в исконно русский материал, которое мы могли видеть и слышать в музыкальном театре последних лет.

Получайте короткую вечернюю рассылку лучшего в «МК» — подпишитесь на наш Telegram.

Источник: mk.ru