Хам трамвайно-поэтический

Каждой бочке затычка

Он вездесущ, возникает всюду — по каждому поводу (и без повода): мелькает на телеэкране и газетных страницах, выступает в эфире, толчется на государственных и околотеатральных тусовках, высказывает (с немалым апломбом) разнополярные суждения, делится мнением по любому вопросу, готов дать комментарий касательно любого события, всех знает (шапочно или близко) и со всеми тесно, вась-вась, или поверхностно знаком (поэтому невразумительные мемуары — тоже его конек), лобзается, лыбится, беззубо и плоско шутит, всюду успевает — хоть на пять минут, а воссияет на небосклоне очередного хеппенинга, выступает организатором и одновременно участником всех на свете шоу, ни одно мероприятие (по его ощущению) без него никому не в радость… Репетилов? О да! Но теперешней формации. О чем талдычит, толкует, витийствует? Бог весть. Невозможно уловить. (Да так ли это необходимо? Так ли важны переливы из пустого в порожнее?) Проточная вода льется на мельничное колесо его пустой популярности — и в этом суть. Пустозвон исчезает — и никто никогда не вспомнит, чем он славен и был ли такой.

Ассенизатор

Собирает мусор, грязь, помои — досужие слухи и сплетни, — чтоб преподнести в виде конфетки — сенсации, разоблачения, обличения или демонстрации собственной значимости. Упивается своей сверхосведомленностью, купается в лучах скандальной известности, гордится изливающейся из слюнявых уст непрошибаемой пошлостью, скулосводящей правильностью и строгостью суждений (которую точнее было бы назвать ханжеством, фарисейством, пуританской склочностью). Попробуй задень его — возрази, укажи на ошибку или клеветнический источник якобы разоблачительной чепухи, которую несет, пристыди за копание в грязном белье — и этот скунс обольет тебя вонючей струей самозащиты, распахнется его смрадное нутро — выгребная яма, оттуда повеет застоявшимися нечистотами, гнилостным перегаром. Лучше не трогать, лучше обойти мерзость стороной.

Поплавок

Торчит на поверхности, сигнализируя о готовности услужить. Чу, малейшая поклевка, означающая: дернули некую связанную с ним наживку, исчезает — как от испуга ныряет, погружается в нети, исчезает в пучине. Но его сердце обмирает от счастья: нужен! Востребован! Его опять выдергивают. Не ради него самого. Он — атрибут. Посредник. Дающий знать. Оповещающий. И потому опять готов свидетельствовать против попавшейся на крючок добычи, доносить на нее, рад отозваться на любую надобность рыболова…

Ниспровергатель

Он — главный критик существующего порядка. Хотя сам получил (выгрыз, выклянчил) от критикуемого им режима все: достаток (а то и награды), спокойствие и реноме смельчака.

Объявляет во всеуслышание, что хлопнет дверью, покинет пенаты, где невозможно оставаться в силу их затхлости, и нас — жалких покорных подневольцев. Нет, он не может пребывать под пятой несменяемой политической давильни.

Но если бы он действительно уехал! Или хоть что-нибудь сделал, чтоб эта несменяемость устранилась. Нет, ему не до этого. Ему — до себя. Пусть бы он наконец бросил нас! Принципиально (а не беспринципно) положил две гири — две фигуры своих речей — на чаши весов. И осознал, чего на самом деле хочет — шумихи или свободы?.. Но его не пронять, ведь понимает: учиняемые им эскапады — в стакане воды. Не пройдет и полугода — он опять среди нас, возвратился с тем же шумом и с той же помпой, с какой отчаливал. Оказалось, там, куда сбегал, его эпатаж не нужен. Неинтересен. Ну и ладно. Можно сделать рожу топориком перед соотечественниками — ничего ведь не случилось. Не прокатило? Не беда. Никакой минус на самом деле не волнует его больше, чем собственная выспренность.

И опять мозолит глаза и дует в уши. Набирает очки на визге. Если о его ньюсмейкерстве судачат вяло, не устает подбрасывать хворост в костерок. И на всякий случай трется возле трона. Вдруг еще что-нибудь перепадет! Тогда, вместо того чтобы сказать: «Ну отслюните хоть сколько-нибудь! Ах, не даете ничего? Тогда опять вас окостерю», — действительно начинает бухтеть и оскорблять — еще и тех, кто замечает его двуличие. Без нападок на кого-либо, сам по себе, он ничего не значит. А признать свое мелочное выгадывание не позволяет гордыня.

Сто причин стать патриотом

Он — патриот. Горячий патриот. Почему не стать патриотом, если за патриотизм платят?

Патриот отправляет своих детей учиться в Лондон, хранит сбережения в швейцарских банках, ездит отдыхать на Лазурный Берег. И при этом кричит: «Моя судьба — Россия». Почему не сказать, если платят за слова, а не за поступки?

Кандидат в девятый круг ада

Главная его черта — неблагодарность. Не демонстративная, а повседневная. Под сурдинку. Берет у всех и ничего не возвращает. Одалживается и не чувствует себя в долгу. «Лезет в гору», как говорят преферансисты, а при этом ползет в прибыток, поднимается по ступеням — карьерным и социальным. Его цель — быть избранным. Куда угодно, во все структуры. Не унывает, если не получается. Перебегает в лагерь оппонентов. Потом — к критикам прежних своих покровителей, а благодетелей поносит. Но готов вновь вернуться в лоно послушания и сделаться слугой. Верноподданически льстит, если его куда-нибудь изберут.

Святой

Бывает, встречаются сложносочиненные человеческие индивидуальности, но есть те, которые лишь напускают на себя сложносочиненность. А на деле просты до элементарности и умещаются в простенькие определения: «притвора», «жулик», «прохиндей»… Такие фигуры исчерпываются давно известными параметрами, скажем, идиомой «как с гуся вода» и схожей с ней поговоркой о божьей росе…

Он будет ездить к проституткам, брать взятки, лгать напропалую и при этом корчить из себя правдолюбца и распятого мессию, изрекателя истины в последней инстанции. Будет называть свои банальные ухищрения божественными откровениями и требовать рукоплесканий по поводу своих якобы возвышенно-созидательных творческих потуг. Вымогать аплодисменты и всеми путями и средствами делать вид, что общество добровольно и без его настояний оценило его вклад в вечность. Сорви с него маску — и ничего в его психологии не изменится, фиаско он выдаст за очередную победу.

Смельчак

Сообразительный малый (при всем глобальном убожестве этой натуры): сознавая свою жалкость, лезет-напирает на флегматичных великанов. Выверяет каждый шаг, прежде чем сделать выпад: точно ли не получит оплеуху в ответ? Отличие этого типажа от Моськи в том, что Слон действительно не видел облаивающую его шавку — столь мизерно она себя проявляла, а наш смельчак вполне различим, но рассчитывает в своих крадущихся с оглядкой дерзостях именно на пренебрегающих мелочами соперников. Те не станут мстить лилипуту и прихлопывать его, как комара. Не захотят связываться с пигмеем — это не их уровень и не их размер, это ниже их достоинства, пощадят, а это ему и нужно. Мнимая наглость подарит чувство необоснованного необозримого превосходства, даст шанс новых атак на не желающих связываться с ничтожеством благородцев. Он пребудет в чудесном мире иллюзий, старательно избегая смотреть правде в глаза и признавать себя фуфлом.

Хамло

«Грядущий хам», приход которого провидел Мережковский, не только обозначился рельефнее, чем прежде, но прочно воцарился на просторах общества. Наряду с пошлым и грубым хамством «плебса» сталкиваемся с хамством утонченным, философски обоснованным.

Хам может ни бельмеса не понимать в поэзии и при этом сочинять пространные теоретизирующие статьи о Пушкине, делиться убогими самодовольными домыслами о том, чего нет и быть не может в «Евгении Онегине», или предпослать предисловие книге талантливого поэта, примазываясь таким образом к чужому дарованию.

Хам прочно прописался в политике. «Я займу ваше внимание ненадолго», — вежливо и настойчиво говорит хам и завладевает вашим временем на годы. «Получите благоденствие», — обещает хам и заводит тягомотину длиною в несколько нескончаемых сроков, красуясь на трибунах и не отягощаясь в силу своего хамства размышлениями о том, каково вам воспринимать его бред.

Невольно задумываешься: не способствовал ли приходу этого хама сам Мережковский? Большевики и верно были худшим воплощением поруганной России. Но можно ли было противнику большевистского хамства делать ставку на Гитлера?

Впрочем, сегодняшние светочи культурного фронта превозносят и считают необходимым привить на российской почве таких апологетов гитлеризма, как Иван Ильин. Это ли не объяснение ширящегося дикарства? По сравнению с оголтелым фашизмом трамвайное или поверхностное антипоэтическое хамство — именины сердца. Но ведь оно — подступы к фашизму.

Получайте короткую вечернюю рассылку лучшего в «МК» — подпишитесь на наш Telegram.

Источник: mk.ru