Он увлекался стихами Уильяма Блейка, Томаса Элиота, произведениями композиторов Клода Дебюсси и Эрика Сати. В 16 лет артист бросил школу, завалив большинство экзаменов. Ему удалось сдать удачно только английскую литературу. Из-за конфликта в семье юноша остался бездомным, испытывая серьезные психологические и финансовые трудности, в 19 лет он переехал в Париж. Сначала играл там в барах и отелях, но после того, как был замечен одним из влиятельных концертных агентов, его карьера пошла вверх. В 2012 Клементин выступил на Каннском фестивале, где познакомился с бизнесменом Лионелем Бенземуном. Вместе они решили создать собственный лейбл, на котором исполнитель мог бы записывать свою музыку. Он был замечен французской прессой, с тех пор его популярность росла. Сегодня Бенджамин Клементин считается одним из самых ярких музыкальных открытий последнего времени, создающим атмосферные, яркие композиции, в которой смешиваются элементы самых разных стилей. У него своя манера игры на клавишных и сочный, запоминающийся голос. «МК» поговорил с ним о пути, уникальности творчества, а также о том, как, оттолкнувшись от самого дна, суметь все-таки выплыть на поверхность и занять свое место под солнцем.

— Бенджамин, твоя музыка — это очень тонкая и хрупкая субстанция. Какую главную идею ты вкладываешь в нее?

— На самом деле все довольно банально. Мне хочется донести до людей одну простую истину: они могут делать все, что захотят, если по-настоящему любят это. Вторая пластинка ассоциируется у меня самого с залом музея, на стенах которого висят пестрые картины. В нем мне хотелось отразить всю свою любовь к звуку, трепетное отношение к нему… Наверное, поэтому ты назвала эту музыку «хрупкой»… И еще — показать время, отразить дух времени.

— Ты исполняешь очень личные, откровенные композиции… Как тебе кажется, может ли музыка стать силой, меняющей жизнь?

— Конечно. Если бы не музыка, я не знаю, что бы я сейчас делал, был бы я жив или нет… С детства, когда я садился за фортепиано, все вокруг становилось абсолютно неважно. Даже если я понимал, что нахожусь на самом дне, был в депрессии, эти звуки меня всегда спасали. Объяснить эту силу логически очень сложно, она действительно сродни магии. Сейчас, в XXI веке активно развиваются новые технологии, но теперь живая музыка остается недооцененной.

— Может ли музыка быть деструктивной?

— Разумеется. И такая музыка похожа на фаст-фуд. Это дешево, поэтому люди ее едят. На самом деле такое псевдотворчество действительно разрушительно. Оно убивает зачатки вкуса. Постоянно потребляя коммерческую, массовую музыку в больших количествах человек уже теряет ориентиры, постепенно все меньше может чувствовать прекрасное, если даже это качество в нем было.

— Почему тогда миллионы людей предпочитают именно такое «искусство»?

— Им с ранних лет вбивали в голову, что это хорошо, что это нормально. Они были воспитаны в парадигме музыкального фаст-фуда. Когда из всех колонок доносится одно и то же, ты привыкашь к этому… Постепенно это даже может начать тебе нравится. Действие похожее на радиацию. Мало кто задумывается о последствиях. При этом люди, создающие подобный продукт, не задумываются о том, что делают. Они просто зарабатывают большие деньги.

— Можно ли воспитывать вкус слушателей?

— Только позитивными примерами. На самом деле у людей есть интуиция, внутреннее чутье. Если предложить им нечто дейтствительно стоящее, они обратят на него внимание. Нужно просто активнее заниматься продвижением искусства, помогать тем, кто занимается именно им, а не копированием безжизненных шаблонов.

— Смешивая стили, ты можешь каким-то образом определить общее направление, в котором движешься?

— Я не люблю ставить какие-то рамки. Это просто мой мир, нереальное отображение реальности. Неважно, какие средства приходится использовать, чтобы этот мир проступил наиболее четко, главное, чтобы они передавали нужное настроение, создавали картину. Так что мой стиль можно назвать просто «Бенджамин Клементин» (смеется).

— В песнях ты открываешь свою душу совершенно незнакомым людям, которые могут тебя не понять, не услышать. Тебе не страшно?

— Иногда я думаю об этом. Но дело в том, что у меня была серьезная школа жизни: я рос в окружении людей, которые не просто меня не слышали и не понимали, а смеялись надо мной, игнорировали меня такого, каким я был на самом деле, старались меня сломить. Знаете, сейчас я понимаю, что это стало очень хорошим опытом. И в итоге я победил. Я делаю то, что люблю, то, что заставляет меня чувствовать себя в гармонии с собой. Если кто-то этого не понимает — это его личное дело, и это нормально. Ты не можешь нравиться всем. Конечно, мне хочется быть услышанным, как и каждому человеку на этой планете. И мне дорого то чувство, когда ты находишь родственную душу.

— Многие критики сравнивают то, что ты делаешь, с творчеством Леонарда Коэна, Нины Саймон. Такие сравнения приятны для тебя, или артист должен быть абсолютно оригинален?

— Конечно, сравнения возможны, но не стоит забывать, что это лишь одно из мнений… Кому-то моя музыка может напомнить что-то еще. У каждого свое восприятие. Здорово, когда звуки, мелодии стимулируют фантазию, но любой артист, да и вообще любой человек — индивидуален. В своих двух альбомах я рассказываю свою историю. Это разные пластинки, но они связаны между собой событиями моей жизни, моими эмоциями.

— Ты ощущаешь, что твои мечты сбываются?

— Да, я вообще верю в мечту, верю в свои амбиции. Ты получаешь то, чего по-настоящему хочешь. И еще, для меня мои творческие идеи равнозначны мечтам. Если мне удается реализовывать их в своих композициях, значит, мечты сбываются.

— Бенджамин, почему ты решил в свое время переехать из Лондона именно в Париж, а не, например, в Берлин, который претендует на звание европейского столицы современной музыкальной культуры?

— Ты правильно сказала — «претендует». В этом чувствуется какая-то искусственность. Меня просто тянуло в Париж, и туда было довольно легко добраться. У меня не было никакого конкретного плана, я следовал просто за своими желаниями. И вот что из этого получилось. По-моему, получилось неплохо (смеется).

Источник: mk.ru