Про ажиотаж с билетами, штурм касс и очереди с пяти утра говорить не буду. Ходили слухи о небывалых мерах безопасности, которые предпримет Большой театр на этом спектакле. Но все прошло почти в штатном режиме. Почти… Потому что перед главным входом театра все-таки выставили металлические заграждения. У зрителей проверяли паспорта (по паспортам проходила продажа билетов). Ни толпы, ни давок. Протестов оскорбленной общественности, а так же митингов в защиту режиссера перед театром видно тоже не было.

В митинг превратился сам спектакль, особенно его финал, когда хореограф балета Юрий Посохов, композитор Илья Демуцкий и другие члены постановочной команды вышли в футболках с портретом Серебренникова и подписью «Свободу режиссеру!», а в зрительном зале послышались возгласы: «Свободу Кириллу!»

Естественно на премьеру люди съехались со всего света. То тут, то там мелькают смокинги и роскошные длинные платья. В партере политический, финансовый и культурный бомонд. Кого тут только не было… От пресс –секретаря президента Дмитрия Пескова с Татьяной Навка до Ксении Собчак. А еще Инна Чурикова, Алексей Кудрин, Роман Виктюк. Константин Эрнст, Роман Абрамович (Мединский как и обещал смотрел прогон)…

Резонансным стало и заявление пресс-секретаря президента, сказанное сразу по окончании спектакля: «Есть какие-то моменты спорные, но в целом, с точки зрения творческого поиска и такой творческой феерии, это событие, мировое событие». Со словами про событие мирового масштаба нельзя не согласится, но вот как это отразится на судьбе режиссера, и отразится ли вообще – увидим.

Вообще устраивать истерики по любому поводу у нас теперь в тренде. Та истерика, которая разразилась в связи с отменой спектакля «Нуреев» оказалась ничем не обоснована. Ровным счетом ничего скандального и даже эпатирующего в «Нурееве» нет. Гораздо более скандальный балет про другого гения танца XX века Вацлава Нижинского, что привезли на фестиваль «Контекст» из Штутгарта такой огласки не получил. Если б не имя Серебренникова тихо и спокойно прошел бы и этот балет.

Его показали почти без изменений. Так называемые «скандальные» моменты сконцентрированы преимущественно в первом действии: трансвеститы в Булонском лесу (не написали бы в программке что это трансвеститы, так никто бы и внимания не обратил), фотоссесия Аведона, гомосексуальный дуэт. На долю второго остались только бодибилдеры в узеньких белых плавочках, да садо-мазохисты в кожаных фуражках.

Но цензурное вмешательство все-таки было. Вызвавшая скандал фотография абсолютно обнаженного танцовщика работы фотохудожника Ричарда Аведона, что должна была два раза мелькнуть в спектакле на полсекунды, мелькнула лишь однажды, и в существенно урезанном виде. «Урезанном» как раз в области гениталий. Фотография оказалась смещена на декорацию таким образом, что интимное место у танцовщика было скрыто. Но так было и у Серебренникова в изначальной версии.

Тот самый момент, когда Аведон производит снимки голого Нуреева в спектакле тоже сохранился. Как и раньше, исполнитель главной партии Владислав Лантратов играет эту сцену в бандаже (что первоначально также вызвало скандал, потому что многие подумали, что танцовщик вышел на сцену Большого обнаженным на самом деле). А вот самой фотографии, что должна была возникнуть в сцене фотосессии у Аведона по первоначальной задумке режиссера на долю секунды на специальной белой раме -теперь нет. Там, как и было задумано первоначально, ежесекундно сменяя друг друга показываются другие фотоографии Аведона из знаменитой фотосессии, опубликованные в 1967 году в журнале «Вог». А этой как небывало. Деталь вроде как несущественная (хотя, конечно, как посмотреть), но за ней по идее Серебренникова открываются в личности Нуреева существенные вещи. Например, его понимание свободы.

«Это спектакль про бесконечное стремление к красоте, губительное стремление к красоте, поиск свободы через красоту. А про иллюзии и разочарования, с этим связанные», — говорит о своем замысле Серебрянников.

Последний фильм о Нурееве снятый при жизни танцовщика завершался по его желанию такой сценой: он стоит одинокий, обдуваемый ветром и совершенно обнаженный, в полный рост (для телевизионного варианта сделали изменение, он просто сидит скрывая все «подробности») на своем острове Галли, который он купил в последние годы жизни у наследников Леонида Мясина (этот остров, сделанный в виде металлического куба, потом мелькнет и в финале балета), а камера подробно останавливается на самых интимных частях тела артиста. Таким уж он был человеком. В первые дни своего пребывания на Западе, уже после своего знаменитого «большого прыжка к свободе» он делает с Ричардом Аведоном эту знаменитую фотосессию. Потом, в течении всей карьеры, часто демонстрирует свое тело на сцене, например, выходит в золотом бандаже, танцуя Люцифера в одноименном балете Марты Грем. И вот финал… Последняя фотосессия короля сцены… Эта последняя съемка, стала своеобразным завещанием «городу и миру». И в этом есть позиция, понимание Нуреевым свободы, которое уловил Серебренников, сделав эту догадку своеобразной концепцией всего спектакля, которая в результате оказалась немного изменена. Изменена, конечно, с согласия самого Серебренникова.

Режиссер внимательно изучил биографию танцовщика, выбрал узловые моменты и создал качественное либретто, впечатляющую сценографию, а в последствии и постановку, в которой тщательно обдумал режиссерские решения, глубоко и объемно осмысливающие жизнь одного из самых крупных артистов XX века.

Рецензию на сам спектакль можно было написать еще до его выхода (и такая рецензия в одной из газет появилась еще летом), поскольку существенная часть балета в результате съемки его последней репетиций (в свое время была первой опубликована МК), известна. Такой вот уникальный в истории балета случай, когда многие подробности премьеры становятся известны за долго до её выхода.

Сложность спектакля заключается в его масштабности: в 2-х действиях здесь 11 сцен, которые охватывают всю жизнь танцовщика и мелькают перед зрителем, как в кинематографе, подобно вспышкам памяти. «Нуреев» не балет в чистом виде, это симбиоз разных жанров. Как и в предыдущем балете Демуцкого- Серебренникова-Посохова «Герой нашего времени», перед нами синтетический мульти жанровый спектакль: помимо балета здесь занята ещё оперная труппа, драматические актеры, миманс, музыканты, перформеры. Количество человек выходящих на сцену трудно поддается подсчету и оно впечатляюще. Здесь не только танцуют, но поют, разговаривают, произносят монологи.

Сцены «Письма к Руди», которые зачитываются во время звучания музыкальной партитуры под игру арфы (арфист Александр Болдачев, тоже вопреки слухам был одет), фактически являются частью этой партитуры. Серебренников обратился к ученикам Нуреева — Лорану Илеру (сегодня он возглавляет балетную труппу Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко), Шарлю Жюду, его партнершам по сцене Натальи Макаровой и Алле Осипекнко с просьбой написать своеобразные письма «на тот свет», обратится из настоящего в прошлое, написать Рудольфу Нурееву, как будто он живой человек.

В первой части звучат письма его учеников, во втором отделении симметрично прозвучат письма от «див». Насколько для постановщиков важны эти части балета, какую важную функцию они несут в спектакле свидетельствует то, что отданы эти танцевальные эпизоды, такой балерине как Светлана Захарова (в случае письма див), и такому артисту как Вячеслав Лопатин (в случае учеников). И хореографию, откликающуюся на эмоциональное настроение текста, артисты танцуют, пронзительно.

Драматический артист, которого пригласил Серебренников в свою постановку – Игорь Верник. Он играет роль Аукциониста, Ричарда Аведона, и некоего Серого, сотрудника советских спец-служб. Соответственно зачитывает на сцене доносы коллег и рапорты кгб-ешников на Нуреева, стоит на трибуне аукциона «Кристис» с молоточком в руке, участвует в сценах фотосессии.

На протяжении всего спектакля лейтмотивом становится как раз сцена аукциона, где происходит грандиозная распродажа «с молотка» произведений искусства, драгоценных вещей, картин, мебели, антиквариата, костюмов принадлежащих Рудольфу Нурееву. Весь спектакль это в сущности — аукцион, который не прекращается, переходя из картины в картину, из действия в действие. А вещь, которую в очередной раз продают — является воспоминанием, переносящим зрителя в соответствующую ситуацию из жизни Нуреева. Такую структуру балета Серебренников позаимствовал у Ноймайера и его «Дамы с камелиями», что идет на сцене Большого.

На аукционе объявляется о продаже роскошных нуреевских костюмов, которые выставлены на сцене в специальных витринах – и далее перед нами картина «Гран -гала». Роскошный классический ансамбль в этих самых костюмах танцуют артисты балета Парижской оперы, труппы, которой Нуреев руководил в течении 7 лет. А заодно тут показывается скверный и взрывной характер главного героя, его эгоцентризм. Он кричит на труппу на английском, употребляя нецензурную английскую лексику: «Думаете, зритель придет и выложит свои гребанные деньги, чтобы посмотреть, как шевелятся ваши жирные жопы? Не смешите! Все хотят видеть меня! Меня, а не вас!».

А одной из первых на этом аукционе продают лот 35 – дневник успеваемости студента балетного училища Рудольфа Нуреева за 1956 год и лот 167 — его репетиционную рубашку (производство СССР) и перед нами Вагановское училище на улице Росси – зал, который нельзя перепутать ни с каким другим (он изображался во многих балетах, у Бежара, у Ноймайера и других хореографов).

Итак, первая сцена «Класс», который ведет любимый учитель Нуреева Александр Иванович Пушкин (в программке он обозначен как Педагог (Виктор Барыкин). В классе за это время рядом с небольшим портретом Вагановой на стенах меняют портреты правителей: после Николая II, вешают портрет Ленина, потом Сталина, Хрущева. Вожди меняются, а в балетном классе царят свои законы, не зависящие от переменчивых политических обстоятельств.

Но политика все же врывается в хрустальный мир классической гармонии. Это дает возможность постановщикам изобразить советский мир. Звучит «Песня о Родине» на стихи советской поэтессы Маргариты Алигер. Сделанная Демуцким пародию на советские патриотические песни в микрофон поет дородная тетка с халой на голове а-ля Людмила Зыкина («Родина! В любви. В бою и споре, ты была союзницей моей»). Под «Песню о Родине» маршируют комсомольцы, выполняя гимнастические построения в стиле парадов на Красной площади и одновременно под патриотическое пение и стук печатной машинки, строчатся рапорты на Нуреева ( основанные на подлинных документах): «Довожу до вашего сведения о фактах безобразном поведении артиста балета…», «общение с сомнительными людьми (некоторые из которых – педерасты), среди которых явно были представители западных спецслужб…», «предал Родину…» и т.д. и т.п.

На сцене возникают металлические заграждения, точно такие же, что были выставлены перед спектаклем у Большого театра, и перед нами знаменитый «большой прыжок к свободе» — артист оказывается в Париже и далее ставшие уже известными сцены: «Булонский лес» с раскрашенными трансвеститами, «Эротическая фотосъемка» олицетворяющая свободу в нуреевском понимании, завершает первый акт дуэт с Эриком Бруном, его первой и главной в жизни любовью. Он основан на реальных записях занятий Нуреева и Бруна в балетном классе у балетной палки – ничего неприличного и провокационного в этих сценах нет, а драматичный по хореографии дуэт решен скорее целомудренно, чем вызывающе.

Таким образом на спектакле, среди вещей и картин перед зрителем проходит и вся жизнь Нуреева, от его обучения в балетном училище, до последних дней. Балет выстроен грандиозно и масштабно. Разворачивающиеся сцены, психологическая разработка соло и дуэтов завораживают. Серебренников своей режиссурой и интереснейшими задумками «вводит в берега» не обладающую четкой структурой хореографию Посохова, по сути строго классическую, но как и положено хореографу XXI века сдобренную современными новациями, сложными связками и поддержками. Хотя хореография тут явно выполняет прикладную функцию, следуя задачам, которые ставит перед хореографом режиссер.

Музыка Демуцкого удобна для танца, прекрасно отражает задумки режиссера, мелодична, создает у зрителя нужное для каждой сцены спектакля настроение. В неё вплавлено множество узнаваемых цитат из классических балетов. Соответственно и в хореографии можно видеть реминисценции из знаковых для творчества Нуреева произведений. Например, в единственной сцене с Марго Фонтейн, считываются аллюзии на поставленный специально на эту пару Фредериком Аштоном балет «Маргарита и Арман».

Главной удачей спектакля является, конечно, его артисты: Лантратов проживает на сцене жизнь Нуреева, словно собственную, всем своим существом, страстно, эмоционально, вовлечено. Его дуэт С Эриком Бруном, датским танцовщиком и главной любовью в жизни Нуреева, проведен, правда несколько отстраненно, да и Денис Савин мало соответствовал образу одного из лучших классических танцовщиков. Зато с Марией Александровой в роли Марго Фонтейн в дуэте химия присутствовала: страсть и нежность во время танца этой пары как раз в какой-то степени передавали, те чувства, которые рождались в душе зрителей, когда они видели выступления «золотого дуэта» века.

Самая помпезная сцена «Нуреева» «Король-солнце». Это конечно апофеоз всего балета. Наверное, самая массовая и эффектная сцена спектакля. Здесь заняты и опера, и балет (естественно танцуют только мальчики). Поразительная по своей грандиозности и символизму сцена: она ассоциирует Нуреева не с кем иным, как с Людовиком XIV, Королем- Солнце, собственной персоной танцевавшего в балетах как балетный танцовщик. По названию одной из его ролей в балете «Ночь» названа целая эпоха в истории Франции – эпоха Короля –Солнце. С ним то и сравнивается в балете Нуреев, и это говорит о значимости танцовщика в истории балета и истории искусства в целом.

Сцена опять начинается с презентации на аукционе картин обнаженных мужчин-атлетов кисти разных художников (от Николя-Ги Брене до Теодора Жерико), которые выносятся в зал и во всей красе проецируются на задник. Поэтому присоединяются к танцующим в этой сцене и бодибилдеры в белых плавках. Это, по идее режиссера, те самые атлеты, что изображены в жанре «ню» на картинах принадлежащих Рудольфу Нурееву. Они висели в его квартирах и замках повсюду, даже в ванной комнате. И сцена, насыщена такой же роскошью, золотом и турецкими коврами как квартиры и замки Нуреева. В облике Короля-Солнце свита бодибилдеров выносит на носилках Нуреева, а контратенор в золотых латах (Вадим Волков) поет оду Нурееву и королю. Нуреев и был настоящим сибаритом, любил красоту, жил так как хотел, ни в чем себе не отказывая. Все это режиссер верно уловил в личности танцовщика и правдиво воспроизвел в спектакле.

А заканчивается балет, как и жизнь Нуреева – балетом «Баядерка», последним балетом, который Нуреев поставил для Парижской оперы и в своей жизни. Он не мыслил себя вне танца и закончив карьеру танцовщика стал дирижировать балетными спектаклями.

Верник объявляет лот 1272 – это дирижерская палочка, которая «находилась в руках артиста во время дебюта его в качестве дирижера Венского симфонического оркестра 26 июня 1991 года». Звучит музыка напоминающая музыку Минкуса из акта «Тени» в балете «Баядерка». Потусторонние бесплотные тени движутся в своем потустороннем идеальном мире.

Это не только девочки в белых пачках, как в классическом балете, но и мальчики в трико и обнаженным торсом. 32 человека, подражая классике, идеально, такт в такт, словно мантру, повторяют один и тот же известный теперь каждому балетоману классический текст Петипа: арабеск, пор-де-бра, шаг, арабеск, пор-де-бра, шаг, который Посохов разбавляет своей хореографией, при этом ухитряясь не испортить хореографию Петипа. Тяжело больной Нуреев в чалме и фраке спускается в оркестровую яму Большого театра, где взмахивая палочкой, дирижирует оркестром. Перед зрителем завораживающая своей красотой и завершенностью картина. Занавес. Жизнь великого артиста закончилась, он переходит в Вечность…

Читайте материал: Неистовый Нуреев: о ком поставил свой последний спектакль Кирилл Серебренников

Вечерняя рассылка лучшего в «МК»: подпишитесь на наш Telegram-канал

Источник: mk.ru