В этом виновата не геополитическая ситуация, а технологическая отсталость. Совсем недавно на Западе заговорили о том, что Владимир Путин теперь «царь» ОПЕК, а по сути — чуть ли не единоличный повелитель барреля. Конечно, никогда раньше Москва столь продуктивно не сотрудничала с Саудовской Аравией, да еще в таком важном и достаточно деликатном для обеих стран деле, как координация политики на нефтяном рынке. Состоявшееся на днях продление сделки ОПЕК+, где главную роль как раз и играли саудиты и россияне, только подтверждает этот вывод.

Ранее состоялся беспрецедентный визит саудовского короля в Москву. Начинает забываться острый советско-саудовский конфликт из-за вторжения наших войск в Афганистан, демарш, предпринятый во второй половине 1980-х Саудовской Аравией и следовавшей за ней ОПЕК, из-за чего цены на нефть резко упали, что стало одной из причин краха СССР.

Союз Москвы и Эр-Рияда многих на Западе удивляет. Настолько, что после скандальных антикоррупционных разборок в королевском семействе появились даже высказывания о «путинизации» режима Саудовской Аравии. «Путинизация» довольно жесткой монархии звучит как-то настораживающе для России, но для Запада — это признание того, что, как выясняется, опыт жесткого отстаивания собственных интересов у Москвы перенимают страны, от которых этого мало кто ожидал и которые при этом готовы активно сотрудничать с Россией.

Можно констатировать, что в очень сложных внешних условиях Россия нашла возможность укрепить свои позиции на стратегически важном для нее нефтяном рынке. Это безусловный успех.

Как тут не вспомнить, что ровно 12 лет назад, в декабре 2005 года, Владимир Путин, уже тогда бывший российским президентом, поставил задачу превращения России в энергетическую сверхдержаву. МИДу, кстати, потом пришлось довольно долго вытравливать из этой формулировки некий агрессивный подтекст.

Так что же — цель достигнута? Официальные российские пропагандисты молчат. И, скорее всего, правильно делают. 12 лет назад ни о каком альянсе ни с Саудовской Аравией, ни с ОПЕК речи не было. Предполагалось, что Россия в состоянии решить задачу собственными силами. Тогда обсуждался план создания единой нефтегазовой государственной компании, которая и должна была бы занять решающие позиции на энергетическом рынке. План не был реализован. Скорее всего, из-за нежелания нефтяников уступать место газовикам или наоборот.

Однако вскоре стали появляться признаки того, что в решении поставленной задачи появляется все больше трудностей. Первым с ними столкнулся «Газпром», у которого ежегодно случались газовые войны с транзитной Украиной (политический режим там в ту пору был на несколько порядков лояльнее к России по сравнению с нынешним). Российский газовый монополист, обвинявшийся Западом в решении не только экономических, но и политических задач (а разве может быть по-другому при установке на создание энергетической сверхдержавы?), постоянно находился в Европе под гнетом всяческих бюрократических препон и рогаток, которые в конце концов получили оформление в законодательном запрете объединения на территории Евросоюза в одном лице собственника энергетических ресурсов с собственником инфраструктуры их транспортировки. Первые документы о трубопроводе «Северный поток» появились до вступления этого закона в силу, но в дальнейшем многочисленные газопроводные проекты «Газпрома» оказывались в резко враждебной среде.

К стремлению евробюрократов затруднить жизнь российского газового концерна в ЕС можно относиться как к административной составляющей конкурентной борьбы, острота которой вызвана критической, по оценке его противников, долей российской монополии на рынке. Однако выяснилось, что против «Газпрома» играют и изменения в технологии энергетического производства, и последовавшие за ними перемены на газовом рынке.

Одним из значимых конкурентов России на рынке Европы был Алжир. Он, естественно, поставлял сжиженный природный газ (СПГ). Небольшая историческая иллюстрация: первый завод по сжижению газа в России заработал на Сахалине в 2009 году, а первый завод по сжижению газа в Алжире, сразу ориентированный на поставки в Европу, появился на 45 лет раньше — в 1964 году.

Российское «опоздание» легко объяснимо: для поставок в Европу газа с сибирских месторождений альтернативы трубе нет. Завод на Сахалине ориентирован на поставки в Японию и страны Юго-Восточной Азии. Но это вовсе не значит, что труба — единственный инструмент в оркестре газового рынка. Ошибка наших энергетических генералов, конечно, не в том, что они не поставляли в Европу сжиженный газ, а в том, что недооценил перемены на рынке, которые тот несет с собой.

Эти перемены стало невозможно игнорировать с началом «сланцевой революции». Саму эту революцию в России шельмовали как могли, однако заговоры (как те, что от зубной боли) не помогли. В декабре 2013 года эксперты Газпромбанка писали: «Мы отмечаем, что прямым следствием сланцевой революции для российских газовиков явилось падение спотовых цен на газ в Европе в 2009–2011 гг., а также задержка запуска Штокмана».

Итак, помимо долгосрочных формул цен на трубный газ появились спотовые (фактически биржевые, сиюминутные) цены, и масштабы их применения стали оказывать давление на «Газпром», к тому же сланцевая революция перечеркнула планы экспорта российского газа в США. Уже немало. Отечественные эксперты утешали себя и нас тем, что сланцевая революция выдохлась.

Но в октябре 2017 года Международное энергетического агентство (МЭА) в ежегодном Global Gas Security Review утверждало, что грядущая вторая волна на этот раз СПГ-революции на порядок превысит по масштабам первую (2009–2011 гг.). Если первая — следствие открытия заводов по сжижению газа в Катаре, который сегодня является первым экспортером СПГ в мире, то вторую волну обеспечат новые заводы по сжижению газа прежде всего в США, которые уже стали нетто-экспортером газа.

Аргумент — где США и где рынки «Газпрома» — не работает. Газовая самодостаточность Америки обостряет конкуренцию в Европе, на нее уже переключился Катар, и избыточный газ из США пойдет туда же. Китай, о котором забывать, конечно, никто не собирается, занимает первое место в мире по запасам сланцевого газа, а это поле для будущего сотрудничества скорее с США, чем с Россией.

Если к переменам на газовом рынке добавить висящий над нефтяным рынком дамоклов меч сланцевых производителей нефти — опять же из США, — которые активно воздействуют на мировые цены «черного золота», то получается, что Россия не только не сумела стать энергетической сверхдержавой, но уступила эту роль США. Это стратегический проигрыш. И не из-за геополитических происков, а из-за технологии. Да, США по-прежнему нетто-импортер нефти, но американский рынок — настолько значимая часть мирового, что ценообразование на нем влияет на мировые цены.

Вот так, увы, бесславно прошли 12 лет с момента выдвижения цели: превращения России в энергетическую сверхдержаву. Хочется добавить: без права переписки. Конечно, без отсылок к 1930-м, это просто констатация: любой отрезок истории — уже история, а ее не перепишешь.

А как же «царство» Путина в ОПЕК? Это образцовый пример мастерства политики на короткой дистанции. Успех России и ее лидера налицо. Но, во-первых, нефтяной союз Москвы и Эр-Рияда — это классика брака по расчету. Между людьми такие союзы могут оказаться прочными и долговременными, но государства в современных условиях склонны гораздо чаще менять свои расчеты. Соглашение ОПЕК+ не вечно, уже обсуждаются контуры механизма его прекращения. Во-вторых, суть борьбы ОПЕК+ со сланцевыми производителями можно выразить так: картельный сговор, с которым на своих территориях как с нечестной конкуренцией борются все национальные антимонопольные ведомства, против новых технологий. Исход, если верить истории, предрешен.

На длинной же дистанции России предстоит выдерживать все более трудную конкурентную борьбу на жизненно важном энергетическом рынке. И рассчитывать на то, что искусство политического бега на короткие дистанции будет каждый раз выручать, самонадеянно. Нужны новые технологии.

Источник: x-true.info