Константин Минкевич — психотерапевт со стажем более 15 лет. Занимается когнитивной терапией, работает с ошибками мышления. В том числе — с проблемами, возникающими при попытке понять себя и друг друга.

В истории с лейтенантом Потаповичем есть один вопрос, на который я хочу ответить более детально. Почему никто ничего не предпринял, после того как Потапович 1 апреля то ли разослал письма с предупреждениями, то ли совершил суицидальную попытку?

Я не могу ничего знать именно об этой конкретной истории и даже не хочу строить каких-то конкретных предположений на сей счет, как и комментировать любые детали этого дела: не считаю это правильным и этичным. В конце концов, речь о трагедии, о смерти человека. Поэтому я постараюсь ответить на этот вопрос в общем виде.

Начнем с нередкой когнитивной ошибки, когда человек после наступления неких событий воображает, что мог ее предотвратить, если бы учел некие обстоятельства. Суть ошибки в том, что эти обстоятельства (или их верная интерпретация) были неизвестны, они открылись позже. В момент же, когда принималось решение, о дальнейшем развитии событий никто ничего не знал.

Теперь о нашем лейтенанте, предположительно разославшем предупреждения сослуживцам. Кому? Понятия не имею, допустим, таким же 22-летним лейтенантам. А теперь представьте себя на месте лейтенанта ГАИ, получающего письмо с текстом: «Я не хочу больше жить, я убью себя». И что вам делать? Куда бежать? Что предпринимать?

Мало кто разбирается в вопросах суицидального поведения. У людей в головах содержатся разной степени оторванности от реальности идеи. Самоубийца в глазах широкой публики то ли ненужный слабак, то ли опасный псих, то ли дурак, то ли все перечисленное.

Какой реакции следует ожидать от сослуживцев? Страха. Непонятное вызывает страх. И желание отгородиться, забыть, превратить дело в глупую шутку.

Но ладно. Представим себе, что кто-то отнесся к предупреждению всерьез. Что дальше? Что ему делать? Много ли вообще людей знают, что делать в ситуации, когда знакомый человек говорит о желании покончить с собой? Как себя вести с ним? Надо же что-то ответить? Что-то предпринять? А если сделаешь хуже?

Я легко представляю себе, как обеспокоенный человек с тяжелым сердцем отказывается от любой реакции, опасаясь сделать еще хуже.

Наконец, третий момент. Последствия реакции. Только что упомянутый обеспокоенный сослуживец или, допустим, родственник, пробует как может успокоить и поддержать потенциального самоубийцу сам. Но не сообщает «куда следует». Почему? Потому что слово «стигматизация» знают единицы, зато само явление известно всем.

Давайте представим, что будет, если молодого лейтенанта милиции запишут в самоубийцы. Прощай, карьера в органах, так ведь? Напрашивается решение отстранить его от работы. Но это же не дворник какой, это человек при исполнении, с оружием, между прочим. И отстранение его будет обозначать почти наверняка и увольнение. Поэтому я опять-таки легко представляю себе, как никто никуда ничего не сообщает. От греха подальше. Глядишь, перебесится, а тут жизнь портить парню.

Это вовсе не фантастика. Суицидальность вообще довольно сложное явление, а нам и с более простыми и очевидными вещами не всегда удается разобраться, тем более неспециалистам. Бывают ситуации, когда наличие у человека психоза его близкие отрицают до последнего, лишь бы избежать психиатрического диагноза, что уж говорить о словах о нежелании жить.

Как-то раз ко мне привезли на консультацию молодого учителя. Он приехал отрабатывать распределение, вышел на работу, но его коллеги обнаружили у нового сотрудника «некоторые странности», которые их обеспокоили. Ничего удивительного: при осмотре у пациента обнаружился острый психоз, он довольно плохо понимал, где и почему он находится и что вообще происходит. Лично мне вообще было непонятно, как ему удавалось ходить на работу. Разумеется, по итогам осмотра он был направлен на лечение. Продолжения истории я не знаю, но вариант, что после лечения у него было все хорошо и он смог вернуться к работе, вполне возможен. Дело в том, что в этом случае изменения в состоянии человека были грубейшими и очевиднейшими, тем не менее примерно неделю его коллеги сомневались, как быть. Чего же тогда хотеть от людей в гораздо более неоднозначных ситуациях высказывания суицидальных намерений?

Ну и психологи с полковниками тоже живые люди. Даже если вообразить, что информация добралась до начальства (учитывая вышеизложенное, совершенно не факт), оно, это самое начальство, рассуждает аналогичным образом на своем уровне. И на своем уровне может отмахнуться. Или решить «не портить парню жизнь». Или «не портить показатели». Вряд ли белорусские органы внутренних дел бывают в восторге, когда молодые лейтенанты делаются негодны к несению службы. И спустить дело на тормозах может показаться достаточно неплохой идеей. Не отстранять от работы, не показывать (упаси боже) психиатру, а тихонько организовать беседу с психологом (чтоб выбил дурь из головы) и забыть, особенно если сигналы перестали поступать.

Мне как-то раз довелось именно так, по неформальной просьбе начальства, консультировать, кажется, директора какого-то предприятия, у которого обнаружилась тяжелейшая депрессия, естественно, с суицидальными идеями. Признаться, я уж не припомню, чем закончилась та история, я, естественно, настаивал на лечении: состояние человека представляло угрозу его жизни, а он сам, как и мое начальство, просил «пожалеть» и не «ломать ему карьеру» диагнозом и больницей.

Если вы думаете, что подобные истории случаются крайне редко и им подвержены разве что пациенты психиатрических клиник, то, увы, это совершенно не так. Депрессия — достаточно распространенное заболевание, им (чаще, конечно, в легкой форме) страдает около 300 миллионов человек во всем мире. Но даже легкая депрессия вполне может стать причиной самоубийства. Беларусь уже четверть века входит в число мировых лидеров по уровню самоубийств. Несмотря на наметившуюся в последние годы тенденцию к снижению их количества, в 2018 году от самоубийств погибло 1806 человек — это 1,5% всех смертей в стране. Суицидальных попыток совершается примерно в 10 раз больше. При этом Всемирная организация здравоохранения указывает на существующее по разным причинам возможное занижение количества случаев самоубийств в статистике.

Сравните: от ДТП в 2018 году погибло 759 человек, в 2,5 раза меньше.

А теперь вспомните, как часто вам доводилось слышать про профилактику ДТП и смертности на дорогах. Нередко, правда? Так почему же такая тишина в отношении самоубийств?

Я думаю, тому несколько причин. Сама тема достаточно деликатна, ее сложно и страшно обсуждать. Смертность от ДТП, если уж мы о ней заговорили, в принципе управляема: хорошая организация движения на дорогах позволяет значительно ее снизить.

Психическую жизнь человека отрегулировать далеко не так просто. Когда лет 10 назад я активно занимался профилактикой самоубийств, после очередного моего выступления на некоей конференции один из руководителей, уставший от всех этих бесконечных трудноразрешимых проблем, вопрошал: «Так какую надо нажать кнопку, чтобы их не было?» Его можно понять: ему нужен был простой и действенный рецепт, а такого рецепта не было и нет (в том числе — и у меня).

Вот и выходит, что люди погибали и погибают, а вокруг их смертей — тишина. Этот заговор молчания удается поддерживать, пока не произойдет какой-то уж совсем вопиющий случай, который прогремит на всю страну. Тогда пробежит в очередной раз по умам шорох: «Да как же так? Почему никто ничего не предпринял?» — да и постараются забыть это дело как можно скорее.

Потому что самое главное правило, которое усвоили все, — чем меньше разговоров о самоубийствах, тем лучше. Если кто-то сказал, что не хочет жить, вернее всего просто запретить ему думать об этом. А если наоборот, поддержать такой разговор, то это спровоцирует совершить суицид. Но это же миф, описанный во всех руководствах по предотвращению самоубийств, не разговоры способствуют самоубийствам, а стыдливое и боязливое молчание под видом деликатности.

Пока общество и государство не признают существование проблемы, пока о ней не будут писать и говорить, пока стыд, страх и одиночество будут главными чувствами людей, переживающих кризис, люди продолжат гибнуть. Человек не может перестать думать о том, что его гнетет, даже если ему это запретить, но может перестать искать того, кто его услышит и поддержит, кто найдет в себе силы прямо сказать: «Я знаю, что тебе очень тяжело сейчас, так тяжело, что хочется умереть, и я хочу помочь. Расскажи мне об этом».

За время моей работы врачом на протяжении 15 лет, по официальной статистике, от самоубийств уже погибло более 30 тысяч белорусов. Путем простых подсчетов (население страны — почти 10 миллионов. Умрут в конце концов все. Доля самоубийств в общей смертности сейчас — 1,5%) можно выяснить, что, если продолжать молчать, примерно 150 тысяч ныне живущих белорусов (население условного Борисова) погибнут от самоубийств.

Автор: Дмитрий Корсак

Источник: people.onliner.by