Перейти в фотобанкУчастница танцевального коллектива во время выступления

Молодые мамы мечтают отдать дочерей в танцевальную школу. Пластика, отточенные движения, свет софитов — это только одна сторона медали. Иерархия, жесткость, а порой и заниженная самооценка — вот другая. Одна из сибирских танцовщиц анонимно рассказала РИА Новости, как устроена школа изнутри и стоит ли отдавать туда детей.

На критике держалось все

Мне было всего пять лет, когда мама отдала меня на танцы. Она выбрала самую хорошую, известную в городе школу, а в ней — лучший детский коллектив. Все знали, что там весьма суровая руководительница и довольно жесткие требования. Да и в детстве все воспринимается чересчур эмоционально, порой любой крик в твой адрес — уже целая трагедия. Сейчас, в свои 23, я понимаю: танцы — пожалуй, единственное место, где меня готовили к реальной жизни.

Желание и деньги родителей не главный критерий того, что попадешь в коллектив. Два года ты ходишь на подготовительные занятия, а уже потом, накануне первого класса, — отбор. Проводится показательное занятие перед руководителем коллектива. Она смотрит на каждого ребенка и ищет в нем талант. Не все преодолевали «сито». Я очень хотела попасть на танцы, грезила этим, поэтому сильно боялась, что меня не возьмут. Поначалу мне даже показалось, что отбор я не прошла, это вылилось в настоящую истерику. Помню, мама меня успокоила и сказала, что все в порядке, я поступила.

Самые крутые на отчетном концерте танцевали практически через номер. Носились с костюмами, быстро переодевались и снова выходили на сцену. Ими восхищались. А были и те, кого ставили редко, кому не давали сольные партии. Я относилась к золотой середине. У меня имелись сольные номера — это когда на сцене одновременно находятся не более восьми человек и у каждого своя отдельная партия. Но бывало и так, что в программе я исполняла лишь один-два танца.

Соль в том, что на загруженность количество номеров никак не влияло: все тренировались одинаково, а выступать на публике удавалось далеко не каждой. Просто не везло.

Действовал закон джунглей. В любом танцевальном номере есть основной состав и те, кто «на подстраховке», разучивают партии основного состава. Ты как хищник: если не в основном составе, но очень хочешь танцевать этот номер, выбираешь наиболее слабого танцора и повторяешь все его движения.

На репетициях ты в углу танцуешь так же старательно, с такой же эмоциональной отдачей, как если бы это было твое показательное выступление: шансы, что тебя заметят и поставят в состав, есть.

Впрочем, чудеса случались нечасто. Помню, я очень хотела танцевать один номер — дети ехали с ним на зарубежный фестиваль. И вот контрольная репетиция. Я, не подозревая, что билеты уже куплены, визы сделаны, упорно не допускала мысли, что от моих усилий толку уже никакого. Танцевала во втором составе на задворках, выкладываясь на все сто. Я была уверена, что за десять минут до конца репетиции меня поставят в этот номер. В итоге меня, конечно, не взяли, долго потом убивалась по этому поводу.

Вечное «Худей!»

Критика порой была жесткой, даже оскорбительной. Чего стоит только вечное «Худей!». Мне повезло, не было никаких экстремальных диет. До 14 лет я каждый день могла съедать по большой шоколадке. Все потому, что энергии за день тратилось много, набрать лишние килограммы просто не успевала. Я знала, что танцевальную карьеру делать не буду, поэтому, помимо танцев и уроков в школе, ходила еще и к репетитору. Так что день был забит полностью.

«Разносит» девочек обычно в 14-15 лет — пубертатный период. У меня была склонность к полноте, и от ежедневных шоколадок пришлось отказаться. Но диеты «не на жизнь, а на смерть» не приветствовались. Это непрактично: танцовщицы, резко начинавшие худеть, зачастую не могли на тренировках собрать силы и выполнить упражнения. В итоге все заканчивалось серьезным разговором педагога с родителями, чтобы те повлияли на ребенка.

Некоторые упражнения действительно были суперсложными и давались многим с трудом. Но на занятиях, невзирая на мозоли и опухшие ноги, никто не плакал, это считалось самым позорным делом. Вовсе не потому, что тебе влетит от преподавателя за «сырость», а потому, что перед ребятами будет стыдно: все работают, устают, однако никто не ревет.

Слезы в танцах — признак слабости. Плакать можно дома, у мамы или папы на груди. Они тебя пожалеют, даже скажут: «Да бросай все». И вот после этого бросать точно не хотелось: как так — взять и уйти, когда уже столько сделано?

У тех, кто танцевал, обычно не было личной жизни, все помешаны на танцах, да и времени на это не было. У девочек-танцовщиц хорошая фигура, конечно, они вызывают интерес, да только им до этого нет дела.

Хотя некоторым популярность все же сносила голову — с мальчиками начинали встречаться с 14 лет, но это жестко пресекалось. Вылететь из танцевального коллектива за любовную увлеченность можно было на раз, чего никому не хотелось.

При такой высокой конкуренции и борьбу за место под солнцем кажется, что и дружить танцовщицы не умеют: действительно, как можно близко общаться с девочкой, которая теоретически способна заменить тебя? Тем не менее близкая дружба на танцах была, многие девчонки общаются даже годы спустя после окончания: вместе ездят отдыхать, ходят друг к другу на свадьбы. И все же принцип «доверяй, но проверяй» работает как часы. Отчасти во взрослой жизни это помогает, но, с другой стороны, бываешь слишком недоверчивой.

В свою школу я иногда прихожу в качестве гостя и смотрю, как тренируются дети. Со стороны вижу, что постоянная критика на самом деле не так ужасна, скорее это лишь ирония. Просто в этом возрасте все воспринимается куда трагичнее.

Источник: ria.ru